|
Шостакович не боялся Сталина, но боялся управдома ...Говорят, Дмитрий Шостакович всегда держал наготове чемоданчик с вещами на случай, если ночью позвонят в дверь. Удивительно, но так ни разу и не позвонили. Хотя статья «Сумбур вместо музыки» в газете «Правда» в 1936 году была равносильна смертному приговору. После молниеносного взлета карьеры пианист и композитор оказался в сталинской опале, из чего вытекали запрет на исполнение произведений и безденежье. За этим снова следовал период фаворитства, успех, обласканность, премии и мировая слава. И снова травля. В 1948 году — постановление «О формализме в музыке», в очередной раз выбившее композитора из творческой колеи. Но этот мягкий и интеллигентный человек, никогда не повышавший голоса, мог сказать вождю то, что думает. Говорят, наоборот, сам Сталин побаивался его. Позднее один музыкант сказал: «На памятнике Шостаковичу надо написать: «Он не боялся Сталина, но боялся управдома». В последующие годы игра вождей в кошки-мышки с композитором продолжалась: подачки, награды, звания и высокие государственные должности требовали отработки — восхвалений, славословий и участия в травле инакомыслящих. Но безбожная власть, в воле которой было заставить композитора работать на свой бессовестный имидж, не могла изменить его души. Кесарю он отдавал кесарево. Говорил подчас то, что хотели слышать. Сочинял то, что просили. А втайне оставался самим собой — русским интеллигентом, адекватно оценивающим добро и зло. Богу отдавал Божие в виде своей бессмертной музыки, обращенной в вечность. Может быть, это и не трагедия. Были судьбы гораздо трагичнее. Но уж точно — тяжелая, тяжелая драма раздвоенности. «Нет, и не под чуждым небосводом, и не под защитой чуждых крыл — я была тогда с моим народом, там, где мой народ, к несчастью, был», — эти слова из «Реквиема» Ахматовой, делая ударение на слове «к несчастью», несколько раз повторил Максим Шостакович в рассуждениях о судьбе отца во время своего приезда в Нижний Новгород. Сын дирижировал исполнением Пятой симфонии отца на незабываемом концерте в филармонии. Всемирно известный дирижер, страстный пропагандист музыки Д.Д.Шостаковича и разоблачитель его образа, сложившегося на западе, как композитора просоветского, карманного, Максим Шостакович вернулся в Россию после 20-летней эмиграции. Живет в Петербурге. На деньги, получаемые им от исполнения произведений отца, открыл православную школу для детей. Накануне концерта в эксклюзивном интервью газете «Покровка, 7» Максим Шостакович рассказал о некоторых подробностях той драмы, которую на протяжении многих десятилетий переживал его отец, великий русский композитор Дмитрий Шостакович. — Максим Дмитриевич, вы неоднократно говорили в прессе, что вернулись в Россию ради того, чтобы привить своим детям национальное самосознание. Это воспитал в вас отец? Кажется, тогда старались выпячивать в человеке только все «советское»? — Отец с огромным уважением и любовью относился к истинной русской музыке, а не к псевдонациональным песням, которые тогда вовсю сочинялись и исполнялись по радио. Он болезненно морщился — помню, у него была такая характерная гримаса, — когда из динамиков доносилось то, что он называл «развесистой клюквой». Он объяснял мне, что насаждающаяся тогда псевдонародность — недостойное изложение подлинной русской музыки. Отец называл это «стилем «рюс» и произносил это определение почти с презрением. Когда тебя в таком русле воспитывает человек, которого ты безмерно уважаешь и любишь, то и сам ты начинаешь безумно любить национальную культуру и понимать ее значение. — Учил ли он вас принятой тогда двойной морали — тому, что вслух лучше не высказывать многие свои мысли? — Мой шурин Женя Чуковский переделал известную тогда песню так: «С чего начинается Родина? С картинки в твоем букваре. С того, что сказали родители, нельзя повторять во дворе». Мы и сами все понимали. Примерно с 1948 года, с того самого постановления, я начал осознавать, что злое начало, исходящее от власти, противопоставило нас другим. В школе учительница по музлитературе потребовала от меня: «Ну, расскажи-ка нам, какую формалистическую музыку пишет твой отец!» Я сказал, что у меня болит живот, и ушел с урока. Однажды под конец жизни отец позвонил Ростроповичу: «Приходите в гости, посидим, помолчим». Вот это «помолчим» говорило нам, детям, о том, что люди даже в тесном кругу не очень-то хотят обсуждать то, что и так ясно нормальному человеку. Кроме того, мы всё понимали по судьбам людей, близких нашей семье. Например, был такой писатель, Старцев, наш друг. Однажды папа сказал: «Он больше никогда не придет!», и мы поняли, что его расстреляли. — Вы стали верующим на Западе. Значит, в выборе вами веры отец ни при чем? — Наоборот! Он был человеком смиренным, добрым, отзывчивым. С большим уважением относился к людям, всех называл по имени-отчеству, никогда никуда не опаздывал. И потом, сохранилось одно его письмо к маме, в котором он пишет из Москвы: «Сегодня я был в храме Христа Спасителя и молился о вас». А под конец его жизни я слышал от него фразу: «Бог всех прощает, и мы должны прощать». — Считаете ли вы музыку духовным занятием? — У каждого, наверное, свое представление о том, какая музыка духовна, а какая — нет. Я сейчас как раз очищаю свой репертуар от излишне сентиментальных, слащавых, увеселительных произведений. А раньше играл все напропалую. Я вижу свой сыновний долг в исполнении музыки отца. Один мой хороший друг сказал, что искусство — это молитва. — Но ведь часто люди искусства позволяют себе абсолютно безнравственные поступки! — Вы прямо подводите к вопросу о гении и злодействе! — Ага, подвожу. А как вы отвечаете на этот вопрос? — Не совместны! И к тому же я слышал этот ответ от своего отца, а для меня его слова — истина! — Вот вы заговорили про Чуковских. Когда-то, еще в «самиздате», я читала книгу Лидии Чуковской «Процесс исключения». Позвольте цитату оттуда. — Конечно. — «Подпись Шостаковича под протестом деятелей культуры против Сахарова доказывает, что пушкинский вопрос решен навсегда: гений и злодейство совместимы, гений и предательство, гений и ложь». Цитата лихая, бьет наотмашь. Насколько правдива Чуковская? Известно же, что в те времена подписи известных людей под подметными письмами ставились вообще без их согласия! — Да так и было! И Чуковская об этом прекрасно знает! Ирина Антоновна, жена отца, буквально насильно увезла его из города, когда его разыскивали, чтобы заставить подписать письмо против Сахарова. Чуть ли не до ночи они бродили по городу, потом отсиживались в кино. Но наутро газеты вышли, а подпись Шостаковича под этим коллективным письмом все равно стояла! — И ему, наверное, пришлось оправдываться перед друзьями? — Да не надо было ни перед кем оправдываться, все и так знали, как это делается. У отца над кроватью висела маленькая открытка — репродукция картины Тициана. Там изображен библейский сюжет, когда у Христа фарисеи спросили, давать ли дань кесарю. И Он, как вы знаете, ответил: «Богу — Богово, кесарю — кесарево». Делом отца была музыка, это для него было «Богово», а все остальное — «кесарево». — В Интернете опубликована статья пианиста Владимира Ашкенази, в которой он полемизирует с западными искусствоведами, пытающимися представить Шостаковича как просоветского композитора. И противопоставляет их исследованиям книгу Соломона Волкова «Свидетельства». А почему вы не пишете биографию отца? — Я делаю записи моих воспоминаний об отце. Не исключено, что и опубликую их. Кстати, Ашкенази мне звонил, прежде чем опубликовать эту статью. А западные искусствоведы просто не знают тех реалий, в которых приходилось работать советским композиторам. Заслуга книги Волкова в том, что он правильно раскрыл аспект отношений Шостаковича с властью, ведь до запада тогда мало что доходило. Вот был Шостакович в Америке, в 1949 году, через год после сталинского постановления. Американский журналист его спрашивает: «Скажите, партийная критика действительно помогла вашему творчеству?» Отец буркнул что-то типа: «Да, я благодарен партии за ее критику...» Ну что может ответить человек, у которого жена и дети находятся в СССР? Ведь каждое его слово тут же становилось известным в Москве! А потом он отошел в сторону и говорит: «Вот сукин сын! Неужели он не понимает, что я не могу ответить на этот вопрос?» Но журналисты принимали за чистую монету слова Шостаковича о партии и делали выводы о его конформизме. В его Тринадцатой симфонии есть такие слова Евтушенко: «Ученый, сверстник Галилея, был Галилея не глупее. Он знал, что вертится Земля, но у него была семья». — А позднее, когда «железный занавес» приоткрылся, у Дмитрия Дмитриевича не возникло желания уехать за границу? — Он считал себя полезным здесь. Ведь он многим помогал, когда его вновь выдвинули на разные посты в государстве. На волю начали возвращаться люди из лагерей, и он добивался, чтобы им выделяли квартиры. Да и наш дом на время становился гостиницей для недавних заключенных. — Воспринимал ли он свою работу над музыкой к кино как конформизм? — Сочинение музыки к кинофильмам было для отца способом зарабатывать на жизнь, когда в результате травли его произведения не исполнялись. Причем режиссеры, приглашавшие его к работе в кино, рисковали своей карьерой. А он иногда даже не смотрел фильмы, для которых писал музыку. — И тем не менее именно она сделала его имя известным каждому… — И справедливо! Я тоже очень люблю музыку к кинофильму «Овод», некоторые песни. Это талантливая, доброкачественная музыка. Гениальный человек ничего не может делать плохо. Речь Д.Д.Шостаковича на похоронах Сталина «...Люди искусства, мы с особой остротой чувствуем горечь тяжелой утраты: от нас ушел мудрейший наставник, заботливый друг, вдумчивый учитель. Снова и снова возникают в памяти минуты, когда на долю советских композиторов выпадало великое счастье видеть Иосифа Виссарионовича, говорить с ним. Как предельно четко и просто мог Иосиф Виссарионович указать не только главную цель, но и кратчайший, наиболее верный путь к ее достижению! В каждом его совете сказывалась глубочайшая забота о том, чтобы искусство, поднимаясь на новые и новые высоты, неизменно оставалось в своем содержании и в своих формах близким, доступным и понятным народу... Этот государственный подход к искусству мы неизменно чувствовали и в советах ближайших соратников Иосифа Виссарионовича и в мудрых решениях сталинского ЦК...» Шостакович о Сталине Из книги Соломона Волкова «Свидетельства» «Автор оперы «Борис Годунов» бескомпромиссно осуждает аморальность антинародной власти. У Пушкина это все как-то изящнее выражено. И получается, что абстрактное искусство — музыка — сильнее человека ранит. За это я музыкой всегда особенно гордился. Музыка человека высвечивает до дна. И даже полоумный Сталин, зверь и палач, своим звериным чутьем в музыке это учуял. Поэтому ее боялся и ненавидел. Мне рассказали, что он исправно посещал «Бориса» в Большом театре. В музыке он совсем, вопреки укоренившемуся мнению, не разбирался. Сейчас я наблюдаю возрождение этой легенды, что Сталин, якобы, смыслил кое-что в изящных искусствах. Это холуйская легенда. Что же цепляло Сталина в «Борисе»? То, что кровь невинных рано или поздно выступает из земли...» Автор: Ольга ЮСОВА Дата публикации: Четверг, 19 июня 2003 Категория: искусство |
