| ВЕРНУТЬСЯ НА СТРАНИЦУ |
|
Дора Шварцберг – род.27 марта 1946 в г. Одесса, Выпускница школы П. С. Столярского в Одессе. Окончила Московскую консерваторию. Дочь — Нора Романова-Шварцберг, альтистка. Известная скрипачка, профессор Венского института искусств и музыки. Эмигрировала из России в 1973 году. Регулярно выступает в концертных залах Европы и Америки, с 1989 года постоянно гастролирует в России. Участник и лауреат многих международных музыкальных конкурсов и фестивалей. – Что я хочу сказать читателям? – Обнимитесь, миллионы! В последнее время только и слышишь, как кто-то хочет от кого-то отделиться. Но, отделяясь от одного, ты соединяешься с чем-то другим это – неизбежно. Поэтому я и призываю: ну пусть не миллионы, пусть по двое, по трое, – главное, чтобы вместе. Нужно, чтобы все дружили. Это – не эмоциональный крик души, а практическое пожелание. ибо так легче. Так закончился разговор с Дорой Шварцберг – музыкантом и человеком милостью Божьей. ... Дора училась в знаменитой музыкальной школе Столярского в Одессе, где в свое время воспитывались Ойстрах, Мильштейн, Рихтер, Гилельс... Затем – Московская консерватория, класс одного из известнейших профессоров – Янкелевича. Первые публичные выступления, первые успехи. ... Так случилось, что из Москвы Дора попала в Израиль, где в первый же день встретилась с Исааком Стерном. – Я пришла со своими знакомыми на концерт, и он нас всех провел без билетов. – Неплохо! Он знал вас? – Знал раньше, но забыл это. А дело было так. В конце 50-х годов Стерн приехал в Одессу. Я тогда жила там, как это говорилось, у хозяйки. Но это была не просто хозяйка. Тетя Сима – очень важный человек в моей жизни. Зеленоглазая, рыжая, с грудным голосом. Так вот. Стерн остановился в лучшей гостинице города –“Красной”. Тетя Сима позвонила туда и, не застав Стерна, попросила телефонистку позвонить ей, когда он вернется. Мы сидим дома, раздается звонок, трубку снимает зять тети Симы, и вдруг эта трубка выпадает у него из рук, и он произносит: “Звонит Стерн...” Тетя Сима, ничтоже сумняшеся, берет трубку и своим красивым голосом говорит: “Я вас слушаю!” Стерн объясняет, что он не очень понял, почему он звонит, на что тетя Сима парирует: “У меня есть девочка, и вы должны ее послушать”. Как вы понимаете, он был лишен возможности отказать, и на другой день я пришла в Филармонию. Стерн репетировал со своим пианистом. На рояле – супная тарелка, полная сигарных окурков, сам он – в таких толстых ботинках... Я говорю: “Вот, я – та девочка (мне было 11 лет), которую вы должны послушать”. Он подходит к краю сцены (а она высокая) и поднимает меня на нее. Поиграла я ему, он пригласил потом на чашку чая. После концерта в Израиле я подошла к нему, напомнила этот эпизод, и он сказал: “Приходи завтра – со скрипкой!” Я перед отъездом из России почти не занималась, но – куда деваться? Прослушав меня, он сказал своей жене: “Вера, надо что-то делать!” Я подумала, что судьба моя решена и что все будет в порядке. Однако, слова Стерна оказались лишь оценкой моих способностей и возможностей. Он не объяснил мне, что нужно для жизни, – дипломатичность и многое другое, – думая, что я это и так знаю... Стерн для меня – “главный скрипач”, и я считаю себя его последовательницей. С другой стороны, он для меня, как папа, со всеми вытекающими последствиями. Я жила у него дома в Америке. Он меня очень любит, и ему нравится, как я играю, но он часто ругает меня за мою неразумность. – Он занимался с вами? – Стерн ни с кем не занимается регулярно, но он давал мне уроки. Это было всегда непросто. Стерн – колоссальная фигура, заполненная сутью, и он знает результат, когда делаешь, как говорит он. Я же заполнена своей сутью, и у меня есть, конечно, свои представления о музыке... – Вы играли на его скрипке? – Да, когда мне понадобилась скрипка для концерта в Америке, он предложил мне выбрать инструмент из своей коллекции. – Вот я смотрю на фотографию – вы со Стерном... – На моей свадьбе с Иваном Романовым. – Это случилось в Америке? – Представьте себе. Хотя у нас масса общих знакомых в Одессе, мы никогда там не встречались. Судьба создала для нас “маленькую Одессу” в Нью-Йорке. Холостому 40-летнему Ване сказали, что, наконец, нашлась женщина его мечты. Он звонит мне, представляется и своим звучным голосом спрашивает, когда мы встретимся, на что я ответила: “Ну, если Иван. да еще Романов, то завтра!” Пришли на свидание в одной цветовой гамме: красный “верх”, белый “низ”. “Не младенческий” возраст помог понять, что мы друг для друга то, что нужно, и годы это подтвердили. Плод любви – дочка Нора, которая тоже собирается стать скрипачкой. Одиннадцатилетняя Нора – разносторонне одаренное создание, унаследовавшее таланты мамы и папы. Она растет среди музыки и среди людей, и это сразу чувствуется. Я провела маленькое интервью и с Норой, и она мне рассказала, что мамины ученики – ее друзья и что все вместе – это большая семья. Нора видит, как мама помогает своим питомцам – не только в музыке, но и “по жизни”. Она родилась в Америке, но с годовалого возраста живет в Вене, которую любит: “Бог решил, что мы сюда приедем”. На мой вопрос, представляет ли она свою жизнь вне Вены, Нора ответила: “Может быть, во Флориде, но чтобы все было, как тут...” Она начала заниматься на скрипке с пяти лет и мечтает стать большим музыкантом. Мама занимается с Норой также, как и со своими учениками со всего света... – Чтобы хорошо изъясняться, надо владеть языком, чтобы играть на инструменте, необходима техническая подготовка. Ко мне приходят, умея играть на скрипке, и речь идет не о том, как выразить, а о том, что выразить. Я пытаюсь научить правильно чувствовать. Если не чувствуешь хорошо, что должен сделать, это – очень трудно. Если есть любовь, можно не говорить, и так все понятно, Если любви нет, а нужно ее выразить, то никогда не попадешь в точку. Делать что-то хорошо можно только с чистой душой и, мне кажется, что легче быть хорошим, чем плохим. Это мой практический подход к жизни. — Вы помогаете ученикам встать на ноги, многие долгое время живут у вас дома – на такое способен далеко не каждый профессор... — Да, сейчас у нас живет пятая или шестая семья, и дети приезжают, конечно, не одни, а с мамой, с папой, с собачкой... Всякое бывало. Не знаю, я, наверное, в свое время начиталась Горького и впитала философию – если от многого отнять немножко, то это – не кража, а просто дележка. Если у тебя есть несколько метров лишней жилой площади, возникают чувство вины и потребность с кем-нибудь этим поделиться. Слава Богу, что к нам приезжают люди, и слава Богу, что им можно помочь. Но я не знаю, правильно ли это. Может быть, нужно пройти через все то, через что прошла я в эмиграции. Может быть, и нелегкое детство – тоже хорошо. Меня, например, родители маленькой недоцеловали (мы жили в разных городах), но, возможно, и это было неплохо для дальнейшего, как детские прививки. Все неоднозначно. Те, кому я помогаю, сразу попадают в хорошие условия и думают, что так бывает всегда, что, однако, не соответствует действительности. Мои ученики приносят мне много радости, мы часто музицируем вместе, даже записываем пластинки. – Мне как раз хотелось спросить вас о концертах и о связанных с ними воспоминаниях. – Каждый концерт – событие. Я играю не так много, и это не превращается в рутину. Впечатлений, конечно, достаточно. Я впитываю от разных людей разное. Невозможно получить все от одного человека. Если хватит душевных сил, можно любить многих людей и многое отдавать им, не думая о возврате. Люди, которых я тихо люблю... Ростропович, например, был, есть и будет для меня книгой, которая всегда с тобой. Никогда не забуду концерт в Америке, когда он дирижировал. Я получила две репетиции, что бывает крайне редко. Обычно одна репетиция – и вперед! Ростропович послушал меня “под рояль” и сказал: “Не волнуйся, старуха, обслужу по первому разряду!” Находиться с ним на сцене – одно удовольствие. Тебе передается вдохновение – важно, когда все антенны включены... И вообще инструменталисты, которые дирижируют, – очень добрые. Как, например, Менухин, с которым я тоже играла. Важным был для меня концерт с моим бывшим учителем по камерному классу, – виолончелистом Валентином Берлинским. Пару лет назад мы играли в Малом зале консерватории в Москве с его дочкой Милой Трио Чайковского и Шостаковича. Он сказал, что ему хорошо играть со мной: “Я чувствую себя свободным человеком”; это было очень дорого для меня. Близка мне Марта Аргерих — сногсшибательная женщина, пианистка и музыкант. Однажды, когда мы сидели с Ваней на кухне в Бруклине и начинали думать о том, чтобы перебраться поближе к Европе, я сказала: “Может быть, я встречу там Марту, может быть, мы когда-нибудь сыграем с ней...” Нас познакомили, и однажды после ее концерта я подошла и попросила подписать программку, “Я хочу, чтобы ты была моей сестрой!” – написала она. Эта программка – одна из моих самых ценных реликвий. Когда мы играем вместе – это просто блаженство, подарок. Совершенно особенный человек – Валера Афанасьев. Однажды мы должны были играть в Вене пять сонат Брамса, где много нот и что эмоционально трудно. Для этого нужно специальное состояние. Мы сыграли пару тактов, Валера посмотрел на часы и сказал: “Ну что, Дорочка, пора идти в “Демель” пить чай. К тому моменту я еще не была в “Демеле” и только слышала, что они в тесто вместо маргарина кладут масло, поэтому пирожные и торты получаются такими вкусными, и вообще мысль пойти так вот в кафе мне попросту не приходила в голову. Мы провели там два с лишним часа за интересной беседой, потом вернулись и еще немного поиграли. Это было, скорее, “обнюхивание”, мы так и не прошли программу целиком, но концерт оказался очень удачным. Восхищаюсь на сцене и обожаю у себя дома Паату Бурчуладзе. Несколько раз жил у нас Миша Жванецкий со своей командой, и это всегда было незабываемо. Мы дружим с поэтом Игорем Губерманом. Когда он был у нас со своей женой Таточкой, я, ложась спать, мечтала о том, что утром выйду на кухню, а он там сидит. И уже никуда не хотелось идти – Гарик для меня – просто какой-то Моцарт. Его стихи – как капля воды, в которой есть всё. Со мной он стихотворно пошутил: “Как жаль, что у девушки Доры только для Вани растут помидоры...” – А Людмила Гурченко, а Зиновий Герд? – Много русских приезжают, многие русские друзья живут в Вене. Близкие мне люди – коллеги, студенты и мои друзья, которые живут в России. Общение с этими людьми доставляет мне радость. – Раз уж мы заговорили про русских... Что для Вас Россия? – Когда я после 16 лет в 1989 году впервые поехала туда, специально выбрала поезд, чтобы постепенно подготовить себя. Смотрю в окно, а вдоль дороги – одни зады: все копают. Ну, я подумала, что хотят питаться здорово, биопродукты выращивают... А потом увидела картину, которую никогда не забуду и, если бы умела рисовать, обязательно бы нарисовала. Жиденький лесок, а посреди – полянка, освещенная солнцем. В центре полянки – лужа, возле которой стоит лошадь, по-моему, старая, стоит с опушенной головой и не двигается... Я человек сентиментальный, сразу за валерьянку... Конечно, была ностальгия по России, но сейчас всё по-другому. Сейчас я могу туда ездить... – Существует такое понятие “малая Родина”. Где она у вас? — А что такое “большая Родина”? Малых родин, наверное, у меня несколько. Когда поселишься где-то, это получается твоя главная родина. Вена для меня – это дом, где хорошо живется и работается. Но сидишь-сидишь дома, и начинает потягивать в другие места. И вообще, все понятия вырастают из одежек. Земля круглая, и чем дольше на ней живешь, тем она становится меньше. А вообще людей тянет в свое детство, где бы оно ни было. Меня, например, тянет в Николаев, где я жила с трех до девяти лет. хотя это ничем не примечательный пыльный городишко. Еще люблю Одессу, Нижний Новгород, где сейчас проходит фестиваль Сахарова, в котором я участвую, и где живет моя подруга Оля Томина. Одно из мест, соединяющее меня с Россией в Вене, – Русский дом, как мы его называем. Мы туда ходим уже много лет, встречаем все старые Новые годы. Там очень часто играли мои ребята, а я – практически никогда. И вот директор Михаил Михайлович, с которым мы дружим, сказал: “Хватит, надо работать!” Это будет закрытие сезона, и мы хотим завершить его на оптимистической ноте... Дора Шварцберг – выдающаяся скрипачка, и это знают все, кто ее слышал. Дора Шварцберг – замечательный человек, и это чувствуют все, кто с ней общался, поэтому ее невозможно не любить! Наталия Алексеева Июнь 1997 г |
